Лина+Гриша Певзнер

Книжки "Зелёный медведь" (стихи и переводы) и "На этом берегу" (стихи 2006 - 2011 годов) вышли в издательстве "Мемориз" у Игоря Белого в 2006 и 2012 году.
Книжка "Обрывки сна" (стихи 2012 - 2016 годов) вышла там же у издателя И. Белого в 2016. А издательства "Memories" к сожалению больше не существует.
Переводы с немецкого вышли в издательстве Tintenfass: http://www.verlag-tintenfass.de/ --> Alle Titel / All titles --> No. 92 «Der Struwwelpeter
/ Стёпа-растрёпа», No. 118 «Max und Moritz / Макс и Мориц».

Список публикаций в Журнальном Зале: http://magazines.russ.ru/authors/p/pevzner/

Подборки стихов: ( Collapse )

***
Криклива Клио. Том, труба, осанка -
под вкус платящего за ночи дяди.
История, конечно, куртизанка,
но остальные сестры тоже бляди.

У власти пламень в чреслах не угас,
но и средь смертных нас хватает хрени.
И возит графоманов к Ипокрене
больной от скотоложества Пегас.

***
Наткнулся взгляд, по тексту пробегая,
на слово. И споткнулся. И застыл.
Контекст другой, направленность другая,
но рифма норовит забраться в тыл.

Такое слово звонкое: «военных» –
в нём есть металл и выправка! Зато
с ним неразлучна рифма «убиенных»
без уточненья, убиенный кто.

***
Не высмотрел кто маятник убыстрил
пока твердил помилуй и прости
надежду подходящую под выстрел
чтоб веру с поля боя унести

туда где не стреляют где спокойно
докуда не дошла ещё война
чтобы спасти или отпеть достойно
и знать, где похоронена она

А у надежды нет бронежилета
и даже каски нету Боже мой
Сквозь затяжные похороны лета
что лицемерно названы зимой

сквозь вечный шах где что ни шаг потеря
где в бой идут не только старики
она бредёт давно уже не веря
и всё-таки надеясь вопреки

***
Спит собака на боку,
спит сорока на суку.
Просыпается компрессор –
говорит: «Кукареку»

Слой по слою задарма
волглой мглою стала тьма.
Утро цвета перламутра,
только мутное весьма.

Рот с запёкшейся слюной.
Звуки секса за стеной.
Женский стон и стон кроватный,
но, увы, не подо мной.

Оценив мою тоску,
бродит муха по виску.
Я её лениво хлопну,
а она уже ку-ку.

Полежать и позевать?
Или что-то пожевать?
Мне и солнцу неохота,
но приходится вставать.

Может, вставши, за столом
стройный стих строгать стилом?
Так ведь смылась тварь с крылами –
за углом ревёт ослом.

Может, выжить из ума –
кости, космос, кострома?
Постромки порвать и лямки,
задымиться задарма?

Или дню ответив: «нет!»,
забуриться в интернет?
Бриться, мыться неохота –
не такой расклад планет.

Грязь и слизь, а не зима.
Нет здоровья, нет ума.
Кофе пьётся, шея гнётся
в предвкушении ярма.

***
Что утешает, если и прочесть
то, то и это и ещё вот это,
узнать, услышать, вовремя учесть –
конец так называемого света

ни позже не придёт, ни милосердней.
И не поймёшь ни принцип домино,
ни вопли многодетные соседей,
ни бабочку, влетевшую в окно.

И так же пробуждение от сна
знакомо будет по начальным этим нотам.
И ты застынешь так же у окна
восторженным печальным идиотом.

***
А утро солнцем погрешило,
но коротко – азарт утих.
Втянули головы машины,
дождь по затылку лупит их.

Дома, автобусы, собаки
с унылой мордою лица:
Господь успел наполнить баки
и поливает без конца.

***
Возле виолончели мальчик еврейский хрупкий
горбится продолженьем собственного смычка.
Хрупкой армянской девочки за фортепьяно крупным
и в упор-то не видно, тем паче издалека.

Как же у них получается? Как же им удаётся?
Сотни ли репетиций? Душу ли на излом?
Музыка трепыхается, птицей подбитой бьётся,
рвётся из рук, взлетает с перебитым крылом.

Призрачны, эфемерны, полупрозрачны что ли...
Как это извлекается – Бабаджанян ли, Бах?
В музыке пляшут нервы, музыка плачет, стонет,
музыка извивается с пеною на губах.

Что мне эти триоли, что мне эти качели,
если за час не вырасти, не дорасти за год
до клокотанья в горле этой виолончели,
до фортепьяно раны, до клекотанья нот?..

***
Правды нет. Меняются эрзацы –
и всегда с наклейкой «От Версаче».
Правят бал, как водится, мерзавцы –
разве было где-нибудь иначе?

И лапша срастается с ушами.
И претят герольды и герои.
Вы просвет ещё не надышали,
а финал, увы, не за горою.

С каждым днём всё глубже ваши лужи,
на экране мерзостнее рожи.
И петля, хоть ласковей, но туже.
И дерьмо, хоть новое, но то же.

С каждым днём летается всё реже.
С каждым днём летается всё ниже.
С каждым днём мечтается всё жиже.
Но, спасибо, те же на манеже.

***
Все эпохи злы и плохи.
Исключений не найдёшь.
Старики бурчат сквозь охи:
«Что пошла за молодёжь!

Нынче совесть дешевеет,
на кого ты ни взгляни, –
апокалипсисом веет!
То ли дело в наши дни!»

Внуки тоже правду рубят
и своё сурово гнут:
«Раб свои оковы любит
и надсмотрщика кнут!

Вами печь в аду топили,
отучили понимать.
Что вы ели? Что вы пили?
Что носили, вашу мать?

Вы ведь жили, как не жили:
коммуналки, склоки, муть.
Как вы жили при режиме,
о котором думать жуть?»

Что в ответ скажу сейчас я?
Эта песня не нова!
Не зависит сумма счастья
от того, что дрянь жратва,

что вожди у вас уроды
и уродливо бельё.
Даже в общем от свободы
и отсутствия её –

не с чем сравнивать вначале!
На помойке ли, в тюрьме,
суть, чтоб вы не замечали,
что живёте вы в дерьме.

Дар незнанья выдан людям,
и, куда ни поглядим,
солнце светит, бабы любят,
хорошо быть молодым.

Хорошо лежать с подругой,
хорошо рожать детей.
...Брюхо стянуто подпругой?
Спину тянет от плетей?

Есть бубенчик под дугою!
Стойло есть и есть овёс!
Гланое, не быть изгоем
и не знать, что есть другое:
много знаний – много слёз!